Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев

Original title:	Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев
Source:	Комсомолец Кузбасса from 1990-04-03

Начало в № 22, 34.

Сегодня мы заканчиваем публиковать, отрывки из книги «Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев». Подвергнутая умолчанию, не освещенная днями всенародного траура, трагедия Сумгаита 1988 года была, по существу, предана нашим государством и в первую очередь нашей прессой. И важно было хотя бы сейчас, хотя бы спустя столько времени, хотя бы частично искупить это.

Горько, но факт: даже в Ереване эту книгу удалось издать лишь недавно и очень маленьким тиражом, и мы, разумеется, заканчиваем публикацию не потому, что тема исчерпала себя. Ибо что означает сегодняшняя наша реальность, как не атмосферу постоянного ожидания новых трагедий, как не продолжение Сумгаита? Для того-то мы и ведем столь нелегкий, столь мучительный разговор, чтобы побудить задуматься о том, что у нас происходит, и помочь предотвратить новую катастрофу, новое потрясение, новый пожар.

Шагаянц Валентина Георгиевна. Родилась в 1962 году. Проживала по адресу: Сумгаит, 3-й микрорайон, д. 5/2, кв. 45. Работала делопроизводителем в отделе сбыта электроэнергии управления сумгаитской электросети.

«...А нас десять человек: Григорян Черкез — свекор, его жена, Эмма Григорян, Герос — их сын и мой муж, я, наши дети: Кристина и Эрик, Кристинке шесть лет, а Эрику четыре года; тетя Мария — сестра свекра, и Нелли невестка, жена деверя Миши. Они живут в Ставропольском крае, Миша привез их в гости, дети их — Артур, четыре годика, и Сюзанна, первого февраля ей исполнился годик. Ровно десять человек, из них только двое мужчин. Они остались в прихожей, вооружились топором, молотком, сапожной лапкой. Тумбочки, диван, шкаф придвинули к двери. А мы, четверо женщин и четверо детей, спрятались в дальней комнате, в спальне. Свекровь и тетя Мария спрятались под кроватью. Нелли со своими двумя детьми и моей Кристиной залезли в кладовую. А я с Эриком спряталась в шифоньере. Мы детям дали по куску хлеба. «Тихо!» — грозимся и сами плачем. Сюзанне годик всего, она капризничает, тем более, мы не обедали, у нас даже кастрюля стояла на огне, мать готовила обед, только поставила воду греть. Надо было этот кипяток вылить с балкона прямо им на головы, но мы за детей боялись. Если б можно было защищаться.

Значит, мы спрятались. Я слышала, как ломают дверь. Герос кричит: «Папа, держи, держи!». У него вся спина была в синяках, он спиной держал дверь. Толпа выломала дверь и ворвалась домой. Как мы узнали потом, тетя Мария в этот момент не вытерпела, выбралась из-под кровати и пошла к ним, к брату, это ее единственный брат, и она хотела защитить его и Героса. Тетя стала говорить: «Что мы вам сделали?.. Не трогайте моего брата... Я всю жизнь с азербайджанцами работала». Стала умолять их по-азербайджански. Они говорят: «Нет, мы должны убить». В мужа кинули ножи, тетя Мария прикрыла его руками, и ей поранили руку. И папа стал говорить; «Что хотите с нами делайте, только детей не трогайте». Я это расслышала. Потом Герос прибежал в нашу спальню и закрыл дверь на крючок. Они стали ломать дверь в спальню. Папы и тети Марии уже не было слышно, я поняла, что их или уже вывели, или что-то случилось с ними. Мы сидели едва дыша и слышали крики: «Открой, открой дверь! Мы ничего не сделаем». Герос ответил, что боится открыть дверь, здесь женщины и дети. И когда те сказали, что детей не тронут, я решила выйти. Думаю, лучше выйду, чем сломают шифоньер и найдут меня внутри. И Нелли тоже сказала: «Выходи». Как только мы вышли из тайников, Герос открыл дверь. В углах у нас стоят кровати, а в серединке, перед окном, свободное место. Мы все отбежали к окну, они ворвались, я даже потеряла Героса в этот момент, не видела. Мы с Нелли и детьми стояли у окна. Они нас окружили. У них в руках были, ножи — разные, большие и маленькие, у одного видела железный ломик. Их было так много, что я не могла всех разглядеть, только умоляла: «Я вас прошу, только не убивайте...». Я видела только передних, задних не было видно, рядом со мной парень стоял, у него в руке был большой нож. Я даже насильно схватила его руку и поцеловала. Говорю: «Помогите, не убивайте, детей не оставляйте сиротами!». Они хотели выхватить ребенка из рук Нелли. Один кричал: «Давайте их убьем!». Всем им было от 17 до 30. один только был взрослый, лет 37. А этот, что кричал, был неприятный такой, глаза кровью налиты, накурился или наркотиков наглотался. Он кричит: «Армяне наших сестер убивают, груди им отрезают, мы тоже их убьем, зачем оставлять в живых?!». А этот взрослый — худой, высокий такой — руку поднял, и все замолчали, моментально замолчали: видимо, он был у них главарем, раз они все его послушались. Его лицо было мне очень знакомо. Сумгаит город маленький, а я на работу ходила пешком, каждый раз одни и те же люди встречались. Он сказал: «Мы обещали детей не трогать». Кристинку я в этот момент потеряла... Старший поднял руку, они расступились, дали нам дорогу. Нас стали выводить из квартиры. Меня сзади ударили, схватили, я уже думала, что сейчас с меня одежду снимут, но даже не повернулась, думаю, пусть, что хотят, делают, лишь бы нам отсюда выйти. Впереди шел Герос, потом — Нелли со своими детьми, последней шла я с Эриком.

И вот мы очутились иа лестничной клетке, этажом выше, нас подняли на пятый этаж, один пролет, десять ступенек. Я кричу: «Кристина! Кристина!», в ответ — смех этих зверей. Мы поднялись, и этот длинный худой стал бить мужа, дал пару пощечин, начал ругать: «Сукин сын, почему двери не открываешь?! Если б ты открыл дверь, такое бы с вами не произошло. Я же вас знаю». А муж его совсем не знал. Он смолчал. Он еще в комнате отбросил молоток. Как они вошли —- он отбросил. И все стерпел, его бьют, у него глаза слезами набрались. Он очень горячий, на работе вечно спорит, ругается, чересчур эти братья Григоряны горячие... Я тогда испугалась за него. Он потом сказал, что терпел ради нас, если б он стал драться, нас бы всех убили, а он не хотел видеть, как будут над нами издеваться. Этот длинный худой его бил, а он стоял и молчал. Только сказал: «Что я могу сделать? Со мной женщины и дети. Ради них я терплю». И этот повторил: «Если бы ты открыл дверь, ничего не было бы, я же вашу семью знаю». Я тогда подумала, что он, может быть с мужем где-то работал или по городу его знает.

А Кристинки нет и кет, не видно ее.

Длинный худой повел нас на второй этаж, в 41-ю квартиру. На лестнице никого не было. Когда мы стояли на площадке, человек 10-15 опять ворвались в нашу квартиру. Как только эта шайка ворвалась, он сказал: «Давайте быстро спускайтесь на второй этаж». Мы спускаемся, а навстречу нам Ханум. Наша соседка из 46-й квартиры, что рядом с нашей. Ей лет 35. Я ей очень многим обязана. Азербайджанцы, здоровые мужики, не пришли нам на помощь, а эта одинокая женщина готова была пожертвовать собой и спасти нас.

Ханумка... опустилась, стала на колени и заплакала. Я спрашиваю, что случилось, а она плачет; «Тетю, Эмму ведут по лестнице голую. Эмма мне говорит: «Ханум, помоги мне, попроси их»!. Я начала их просить, но они приставили мне нож к горлу и сказали: «Тебе, что... жить надоело, армянам помогаешь?!».

Спасибо Хаиум, Ханум Исмайловой. Очень, очень сердечная женщина. Мы ей жизнью обязаны.

Позже, в одиннадцатом часу, Ханумка поднялась к себе, потому что у нее дома пряталась наша соседка по лестничной площадке, Авакян Эльмира. А вернулась она вместе с Григорян Светой, которая раненой забежала в наш подъезд. Ханумка увидела ее, завела к нам. Вся раздетая, в одном только нижнем белье, ее побили, сожгли ей волосы, я не могла ее узнать. А она не может прийти в себя. Я говорю. «Света, что с тобой». А она: «Мама, мама, мама!...» Оказывается, мать ее, Мовсесову Эрсиле, убили, и вот она ее зовет.

Пришли курсанты. В черной матросской форме, с дубинками. Они приехали иа БТР и автобусах. Сначала боялись их позвать, потом открыли окно и стали кричать: «Ребята, помогите, помогите!». Их старший, капитан, скомандовал: «Быстрей в подъезд, на 2-й этаж!». Когда курсанты уваделн нас в таком виде, одному из них стало плохо, дали ему воды.

Из нашего пятого дома, из шестого выходили люди, садились в два автобуса. Только тети Эльмиры Авакян не было. Она осталась с Ханумкой. Ханумка спасла ее. Дядю Юру у неё из рук вырвали, его тоже она пыталась спасти.

Представляете у моей шестилетней Кристины стали седеть волосы?! От страха тех дней, от переживаний. Григоряны вообще рано седеют, но чтобы в шесть лет. Другие, наверное, и не поверят...».