Карачинар. Шаги за черту
| Original title: | Карачинар. Шаги за черту |
| Author: | Ореховский А. |
| Rubric: | Карабахские дневники. Часть I |
| Source: | Комсомолец Кузбасса from 1991-10-19 |
Граница (линия фронта), через которую надо было идти, впечатляла безжизненностью. Глухой тишиной — ни шороха. Какой-то давящей тяжестью. Картина была знакома. Военные действия на стыке этих двух сел начались — и сразу же все пропитано только этим, и сразу же запустение словно бы уже вековое.
Геранбойский район Азербайджана. Жара. Ни души, хоть это обманчиво. Посмеиваюсь над собой, но свою летнюю ярко-синюю кепку все же снимаю и кладу в сумку — так, на всякий случай, мишень уж больно хорошая. Проверяю, на месте ли моя карта, и, мимо надписи «Стоп!» на большом фанерном листе, мимо траншеи, мимо брошенного подворья, мимо пожарища на окраине, горок и холмиков, черных от сгоревшей травы, иду по дороге. Из азербайджанского села — в армянское. Из Шафага — в Карачинар.
Расстояние всего ничего. Метров 70 или 30 по шоссе. Одна-две минуты. Вижу, как на армянской стороне, в проеме укрепления, мне навстречу показывается человек, делаю знак рукой. Щурюсь от солнца, которое бьет в глаза. Вокруг по-прежнему тихо...
Пороховой погреб
Начало осени-91. Карачинар. Казалось, еще вчера этот населенный пункт был оазисом тишины И покоя. Относительного, конечно, покоя — по сравнению с канонадой то здесь, то там. А сегодня и он — поле боя. И его не миновала чаша сия.
Карачинар — село небольшое. Расположением домов, грунтовкой, двориками, протяженностью улиц, да и рельефом, оно напоминает кузбасское. Весьма похоже — настолько, что от маскировочных сеток, баррикад, мешков с песком и бойниц становится немною не по себе. От будничности ожидания боя в глазах людей. От тихого «помогите» в каждом их взгляде.
Карачинар — село древнее. Арочный мост, словно музейная экспозиция на развилке дороги а чуть дальше на каменных надгробьях — годы и годы. 1883. 1866. 1854. 1831. 1817... Старинная армянская вязь.
(В прошлом году я уже был здесь. Примерно в зто время. Проездом из Степанакерта на Шаумян через Дрмбон и Талыш. Трескучий, битком набитый пассажирский автобус сторонился от шальных пуль, и ехали мы по местной «волжской рокаде» — длиннющей и закрученной до предела потаенной горной дороге. Тогда в Карачинаре еще можно было перевести дух. Но это было тогда. А сейчас, по нынешним меркам, те времена уже настолько здесь далеки, как и годы, выбитые на камнях...).
Война — норма? Последняя соломинка? Это и есть состояние жителя, когда все вокруг рушится. Когда жизнь, такая надежная и устойчивая, оборачивается чем-то жутким, враждебным и безнадежным.
Как сорвалась «кинопроба»
...А за час до этого, километров за двадцать до границы с Карачинарсм, мне было поставлено одно условие.
Казалось бы шуточное.
Чем-то розыгрышное
Но примечательное. В духе карабахского детектива, карабахской обыденности. В духе карабахского «черного юмора», когда рядом и смех и слезы.
Дело было в Геранбойском райотделе милиции. Я заглянул туда узнать что-нибудь о последних событиях. И главное, о реакции на них. А условие было следующим. Вас будут снимать на пленку, сказали мне.
О, я польщен.
Ну, точней, не вас лично, а момент вашего перехода через границу. На территорию, контролируемую противником.
Да?
Это будет доказательством, что от нас, с азербайджанской стороны, вы ушли целым и невредимым. И дальнейшую ответственность за вас должна будет нести уже армянская сторона.
Так мы заканчивали разговор. После целого моря упреков, вылитого на меня. Все, что у хозяев накипело на прессу, вооруженные армянские формирования и Москву, то на меня и выплеснули.
«Шафаг? Вы хотите знать, что происходит в Шафаге? Но почему вы акцентируете внимание только на этом, только на одном эпизоде? Вы разве не знаете, что такое у нас уже три с лишним года?!».
- Вы думаете, почему я одет так? — горячился тот, кто был в защиной полевой форме. Азербайджанец, на вид мой ровесник. — Вы думаете, я боевик? Так пожалуйства, вот. смотрите.
Он развернул свое удостоверение передо мной, но быстро захлопнул. Документ был установленного образца.
— Убедились, что я вовсе не боевик? Что я сотрудник министерства внутренних дел Азербайджана? А моя фамилия вам пока ни к чему.
Я и сам так думал. Лишняя фамилия в Карабахе —-зто лишний камень на шею. Это, может, и лишняя пуля; не для меня — а для других...
— Так вот, — мой собеседник продолжил. — у каждого работника МВД Азербайджанской республики есть такой документ. У каждого нашего милиционера или солдата ОМОН. И вы это сами можете проверять. А что это значит?
Он растолковьпвал мне на пальцах:
— Это значит, что мы не боевики Мы от армянских боевиков отличаемся. Мы носим оружие на законных основаниях, а они нет. Мы у себя дома, а они нет. Мы защищаем, а они грабят и убивают. Что вам еще?
— Надо бы добиться переговоров и мира...Тут ведь и их дом. Который им не менее дорог. Который они будут продолжать защищать.
— Вот как? Не менее дорог? Двести тысяч азербайджанцев были изгнаны из Армении. Все до единого. Вы себе это можете представить?. А там ведь тоже их дом. Там жили их деды и прадеды. Где вы были, когда их гнали? Почему тогда не приехали?
«...почему не приехали?» (II) Что ж, правильно. Здесь этот вопрос висит в воздухе. Здесь считается, что если ты из России, да еще пресса; то ты за все и в ответе. И уж, конечно, на чужую беду должен лететь, как бабочка на огонь.
Хотя в то же время — постоянные обвинения, что пресса России, мол, «лезет не в свое дело». Прислуживает, мол, «армянскому лобби». Поддерживает армянские территориальные притязания.. (??) Это лишь один вид стереотипов, которые вбиты в головы, стали средством идеологии и заставляют людей видеть все в перевернутом свете. Да и, впрочем, где сейчас нет своих стереотипов мышления?
— Ну ладмо, — он сбавил тон. — Вы в курсе карабахской проблемы, так? Вот в свете всего того, что вы узнали за эти годы, можете вы сказать ясно и коротко: лично вы -- за кого?
— Но это же не футбол. — сказал я. —- Можно-ли так ставить, вопрос?.
— Не-е-т. вы все же ответьте, чтобы мы знали! Для меня это важно. Продолжать ли мне разговаривать с вами или нет? Могу ли я рассчитывать на объективность с вашей стороны или?..
Разговор и в самом деле затягивался. И накалялся. Я, однако, придерживал вожжи. Я понимал этого человека. Понимал я и то, что дополнительные помехи на полпути были мне ни к чему. А нужно мне было после Карачинара (и желательной встречи с миссией народных депутатов России) продолжать идти до Эркеча — армянского села Геранбсйского (Шаумяновского) района, главного театра военных действий.
Вчера с запада, по короткой доооге со стороны Ханлара, Геташена и Сарасу, мне до Эркеча добраться не удалось. Повозили меня, повозили.... да и «завернули», когда уж было рукой подать. И сегодня я должен был пробовать уже с другой стороны — с востока, через Геранбой и Шафаг. ПУТЬ, конечно, гораздо более долгий. Но, может, боле верный?
Что ж, в Геранбое моя остановка была короткой: об истоках боев в Карачинаре — Шафаге здесь, похоже, сами знали не очень-то а говорили, уж точно, и того меньше. По вполне понятным причинам. И вот это как раз говорило о многом. Давало основание кое о чем поразмыслить.
Мне было предложено возвращаться. Дальше, мол, пути нет. Я отклонил. Тогда мне и было сказано о необходимости съемок видеокамерой. О том, чтобы азербайджанской стороне, как я понял, подстраховать себя на всякий случай. В шутку? Всерьез? В принципе я был бы не против, но...
— ...Но нам нужно время, чтобы вызвать эксперта из Баку. Он произведет съемку. Вы можете подождать?
Вот ждать-то я и не мог. В том-то и дело, что шутки шутками, граница границей, но надо было воспользоваться затишьем на линии огня, промежутком между боями. Надо было в Карачикаре догнать народных депутатов России, вышедших накануне с миссией мира: им, я думал, в любом случае не помешала бы помощь. Ну и дальше идти.
Я бы с удовольствием, сказал я. Но, видите ли, спешу. Время, время не терпит. И в конце концов разговор был закончен. После чего мне помогли с «попуткой», которая и довезла меня до Шафага. Как раз до самой его окраины, к неостывшему еще пеплу...
Истерия с географией
Карабахская печаль и война — ныне синонимы. Как там, так и здесь. Эта местность в строгом, географическом смысле слова не является Карабахом. Карабах (Нагорно-Карабахская автономная область) — южнее. Ну и что же с того? Все здесь то же самое, что и там. То же компактно проживающее население, и солнце здесь все такое же, и ущелье, и горы, и выстрелы те же, и та же кровь, с той лишь небольшой разницей, что если Карабах (НКАО) еще сохраняется как автономия, как территориальная единица с этнически смешанным населением, то здесь, кажется, уже все горит или вот-вот вспыхнет последним зарево.
«Здесь» — это где? В Геранбойском районе Азербайджана? Или, может быть, правильнее — в Шаумяновском? Может быть... Но суть-то в том, что де-факто — прошлогодняя инициатива Шаумяновского района Азербайджана (района, где армянское население, как и в Нагорном Карабахе, преобладает) о вхождении этого района в состав НКАО. Были волнения, была блокада района, было пленение председателя Шаумяновского райисполкома Агаджаняна и его долгое пребывание в Баку на положении арестованного или военнопленного, или заложника. Были и жертвы, хоть и не такие многочисленные, как теперь. Было упразднение Шаумяновского района как такового Верховным Советом Азербайджана, было слияние его с соседним районом — Касум-Измаиловским— и образование нового района — того самого, Геранбойского. Теперь, после крупномасштабных боевых действий, известного, вероятно, по всему миру. После июльской сечи, после Эркеча. Бузлука и Манашида, после боев под Веришеном (Башкендом)... Пороховую бочку преобразовали в минное поле, белое каление — в огонь, мечту о мире — в дальний-предальний проблеск. Это и есть трагическая ирония. Неизбежная логика событий.
А теперь? Новую административную гриницу — Геранбойский район — армянское население не признало и, надо полагать, не признает. Стратеги морщили лбы: «Уступим Шаумян — уступим и Карабах». Сама реальность говорила перейти Рубикон еще раз. И вот 2 сентября 1991 года в Степанакерте прошла совместная сессия Нагорно-Капабахского областного и Шаумяновского районного Советов народных депутатов (и тот, и другой Совет азербайджанской стороной не признаются). Сессия приняла декларацию и провозгласила Нагорно-Карабахскую республику (НКР) — «...в границе нынешней Нагорно-Карабахской автономной области и сопредельного Шаумяновского района». Карабах «скатился» с лезвия бритвы. Количество переросло в качество.
Вообще-то смысл декларации обтекаем. С одной стороны, вопрос воссоединения Карабаха с Арменией не упоминается, однако, и не снимается. С другой же — делается намек на нечто совершенно другое — на возможность «консультаций и переговоров», с помощью которых предполагается определить статус новой республики (НКР). Яснее ясного, что это намек на переговоры с кем-то авторитетным, сильным, влиятельным. А что это, как не Россия?
Действительно, по многим причинам (экономическим, культурно-историческим, языковым) армянское население Карабаха гораздо сильнее тяготеет к России, чем к Армении. Многие карабахцы и вовсе видят в России единственное спасение. Так ведь оно, может, и верно. Впервой ли нам кидаться на помощь, очертя голову? Впервой ли становиться меж двух огней?
«...Но зовет труба в рукопашный и приказывает: «Воюйте!»
Как стреляет автоматический гранатомет? А так, словно ковер выбивают узкой доской: «Бох-бох-бох!». А как с отдаления доносится стрельба снайпера? Точно хлопки. А с каким звуком ракета «Алазань» пробьет железную крышу? Впрочем... ТУТ даже тишина не такая. Краски осени, время собирать урожай. Будни сельской небогатой глубинки. И — несжатые, застоявшиеся поля...
Я в доме. Дом руководителя отряда самообороны местного армянского населения. Возраст командира? Ну... не так, чтобы уж очень стар, скорей, молод. Взгляд? Живой и деятельный, спокойный. Внешность? Интеллигента, какая здесь сплошь и рядом. У Фидаина, как я заметил, внешность неформала из «Свободной миграции» или редактора Самиздата на Гоголевском бульваре как-то может сочетаться с зацикленностью на пулях, с готовностью сражаться, убивать, быть убитым. С готовностью наносить удары по азербайджанскому ОМОНу, не считаясь с потерями мирного населения.
Мы разговариваем. Так, о разном.
— Это же наша Родина, — говорит он. — Почему я здесь? Да чтобы постоять за нее.
Постоять?
Но какой ценой?
Он смолкает, собирается с мыслями, а у меня перед глазами — село Шафаг. Руины школы после обстрела, руины жилого дома. Россыпи гильз, словно гравий. Капельки пуль. Темно-бурые, до черноты, брызги и пятна крови: один из азербайджанцев убит прямым попаданием. Его голову так и разнесло по стене...
Мысли путаются. Как его звали, убитого азербайджанца? Тофик Акпери, как я успел прочесть в милицейской депеше? Или Тофик Акперов, как мне уже здесь, в Карачинаре, сказала пожилая армянка? Да, наверное, так и есть. Все они в этих селах знают друг друга.
— ...Там был их пулеметчик — рассказывает командир. — Он вел огонь из окна. Он двух наших убил. Естественно, мы ответили. И накрыли его.
— Что же случилось? Почему вдруг начался бой?
— Это была тщательно подготовленная , провокация против Карачинара. Ее цель — вынудить армян покинуть село.
—Так то же самое слышал я и в Шафаге, только наоборот.
— Они всегда все сваливают на нас. Впрочем, рядовые жители могут и не знать, что к чему.
— Они утверждают, что все началось в 6.30. когда Шафаг был обстрелян...
— Это неправда.
— ...с трех точек. С чьей же стороны прозвучали первые выстрелы? Только честно...
— Ну, видишь ли... Накануне днем у нас была свадьба. Парень и девушка, оба с Карачинара, оба его уроженцы. И вот, согласно обычаю, было сделано несколько выстрелов.
— Из ружья?
— Из стартового пистолета.
— Сколько точно было этих выстрелов, ты не помнишь?
— Восемь или десять.
— В каком месте это произошло?
— Недалеко отсюда. В той стороне...
— То есть рядом с селом Шафаг?
— Да — Не могло ли это стать детонатором?
— Я не думаю. Ясно же было, что это не нападение. Да, а ведь, еще часа за два до этого из Шафага были две-три короткие автоматные очереди.
— В сторону Карачинара?
— Нет, не совсем. В сторону Манасиншена, наших соседей.
— Что же было потом?
— Поздно вечером уже в сторону Карачинара было несколько автоматных очередей. Мы не отвечали. Но мы выставили посты, так как что-то назревало, дело затягивалось. И УЖ когда они сделали вылазку, когда открыли массированный огонь...
— Ты говоришь: «сделали вылазку» — вы их видели?
— Да. Это получилось внезапно. Мы дали осветительную ракету. И все разглялели. Это были не жители села Шафаг. Это были каратели.
— Почему вы решили, что это были каратели?
— Потому что они шли к нам, как тати в ночи. Потому что они сразу стали стрелять: 40—50 гранат из подствольных гранатометов.
— А вы?
— Мы, значит, тоже. Что еще оставалось?
— По Шафагу из чего только не стреляли... Там, в Шафаге, я мешок осколков мог бы набрать.
— А здесь, скажешь, нет? Здесь, скажешь, нет разрушений? Здесь, скажешь, нет убитых и раненых?
— Я знаю... Но разрушения в Шафаге слишком велики. Тебе не кажется так?
— Мы это не ставили своей целью. Мы только защищали себя. Да ты сам посуди: если бы это мы готовили, то разве бы не эвакуировали сначала наших детей?! Просто чудо, что никто из них не погиб. Да, мы тоже вели огонь. Но только ответный.
— Ну а следствие, как ты думаешь, сможет прояснить ход событий?
— Следствие? Да о чем ты? Война же идет...
Да, это так, «Война все переоценивает?» — думал я. Война все спишет? Это уже совершенно иной мир, чем, тот, который мы себе представляем. И — стократ более высокая степень ожесточения, поелику только возможно. Это уже — за чертой.
Бои местнохю значения? «Приграничные» инциденты? И только? НУ это как посмотреть... Да, вероятней, всего, в ТУ ночь и в самом деле столкнулись посты двух общин. Напуганные, скажем, при вспышке осветительной ракеты друг другом. Хотя как знать... Но ведь тут-то и отразилась как в капле воды нынешняя реальность. Та реальность, построенная на песке, которую надо лечить долгими терапевтическими процедурами...
Да, в принципе я мог бы установить, кто в этом столкновении «первый начал». Кто, в какой последовательности, в какое время суток, с какого места и из какого оружия вел огонь. Возможности позволяли. И на той стороне, и на этой. Но я не стал это делать. В том-то и соль, что в нынешней ситуации это бы абсолютно ничего не дало. И еще: в конкретные вопросы организации, тактики ведения боевых действий лучше здесь не вникать, ни в азербайджанском секторе, ни в армянском, чтобы потом, уже на другой стороне, ненароком не проболтаться и не стать причиной новых витков смертей. Чтобы, если случится так, что тебя поведут, толкая прикладани (как в Шафаге депутата Моссовета Льва Валашова), ты был бы спокоен и знал совершенно точно: кого-либо выдать ты просто не в состоянии, ни физически, ни морально.
Карабах не любит шутить. Сам юмор здесь замешан на горечи, как на дрожжах.
Оливковая ветка мира
Утро следующего дня. Мы с народным депутатом РСФСР Виктором Шейнисом идем по дороге. Все по той же — опустевшей, молчащей, перегороженной. Но на сей раз в обратную сторону — в село Шафаг.
Виктор Леонидович Шейнис — типично чеховский интеллигент, как будто только сейчас сошел со страниц книги. (Он и внешне похож на Антона Павловича). Российско-парламентская, посредническая миссия мира в Шаумяне и Карабахе. Тущить очаги боев, гасить напряженность, стабилизировать обстановку.
Накануне народные депутаты сбивали пламя костра, заливали его водой, затаптывади головещки. И преуспели. Они добились, что представители общин Шафага и Карачинара заключили между собой соглашение. Оно предусматривает немедленно прекратить огонь, восстановить связь, обеспечить сельчанам безопасные условия работы (по уборке картофеля и пшеницы), положить конец практике захвата заложников. Шейнис это соглашение подписал также. Как наблюдатель.
Дело сделано? Нет, конечно. Бумага бумагой, но кто же проконтролирует, чтобы соглашение начало действовать, начало выполняться? Да все они же — российские депутаты. Кто же еще?
Чтобы не тратить времени, было решено разделиться. Мы с Виктором Леонидовичем идем восстанавливать прямую телефонную связь между Геранбоем и Шаумяном. А остальные — народный депутат России Сергей Юшенков и корреспондент московской газеты «Куранты» Кирилл Алексеевский — идут в поле смотреть, как будет вьшолияться другой пункт соглашения, а именно: смогут ли сельчане убирать урожай без опаски за свою жизнь.
Позволю себе сделать маленькое отступление. Сейчас, спустя некоторое время, я вспоминаю улочки Шафага, извилистые и тихие, и думаю: а ведь это по ним, очевидно, по какой-то из этих улочек бежал народный депутат Моссовета Лев Балашов — участник следующей парламентской миссии добровольцев, прибывшей сюда после нас.
Я видел Льва Балашова. Нет, не в Шафаге, в Гяндже. Видел и говорил с ним в тот день, когда он и Валентина Линькова, и Ольга Супруненко и Григорий Бондарев (заместитель председателя комиссии Президиума Верховного Совета РСФСР по вопросам гражданства) уезжали в Шафаг заступать на депутатский пост, на дежурство в качестве наблюдателей за ходом стабилизации обстановка... А затем, находясь уже в Кемерове, я снова его увидел. В программе «Вести» Российского телевидения. По словам Балашова, там, в Шафаге, спустя несколько дней после их прибытия, ситуация резко обострилась. Представители азербайджанской общины обвинили Балашова в том, что он «работает на армян», и сказали, что сейчас они поведут его на расстрел. Балашова и слушать не захотели. И в самом деле куда-то его повели. По дороге народный депутат сумел совершить побег.
Часа через полтора, рассказывал Балашов, ему удалось добраться до Карачинара. Полтора часа! А села-то рядом. Это значит, он сделал крюк по кустарникам и оврагам, ежесекундно рискуя попасть под пулю или подорваться на «шальной» мине.
Вернемся, однако, в село Шафаг. Азербайджанские милиционеры с автоматами на плечах обступают нас с Виктором Леонидовичем.
Одеты они кто во что, Шейнис объясняет им, кто мы такие и зачем пришли. Информирует о задачах миссии депутатов, напоминает о заключении соглашения. Сообщает, что армянская сторона готова вернуть азербайджанца, задержанного с поличным при попытке украсть карачинарских овец.
Оживление. Легкая разрядка. Но все равно смотрят на нас не так уж, чтобы очень радушно. Перекладывают автоматы из руки в руку. Перевешивают их с одного плеча на другое. НУ и Разговор состветственный.
— Вот вы — депутат. Куда же вы смотрите? — спрашивают у Шейниса. — Когда же это все кончится? Когда уйдут армянские боевики?
— Я вам отвечу, — гаворит Шейнис. — Когда уйдут? Думаю, что тогда, когда местное армянское население будет чувствовать себя в безопасности.
— В безопасности? Для этого есть хорошее средство — проверка паспортного режима!
— Я бы не стал так ставить вопрос. Проверка паспортного режима уже обернулась тем, что жители трех сел были изгнаны.
— Значит, они были боевики!
— В том-то и дело, что нет. В большинстве своем это были простые крестьяне, мирные жители. В том числе женщины, старики, дети.
— Почему вы здесь, товарищ народный депутат РСФСР? Какое вы имеете право вмешиваться в наши дела?
— Я не считаю, что мы тем самым вмешиваемся в ваши дела. Мы выполняем роль посредников, в ведении мирных переговоров. Мы хотим помочь восстановлению мира. Разве вы в этом не заинтересованы?
— Я учитель. Пятьдесят лет работал...
— Большое уважение к вам.
— Скажите, товарищ депутат, вы видите нашу школу? То, что от нее осталось?.. Скажите, кто это сделал?
— Я вместе с вами скорблю. Но разрушения есть и на этой стороне, и на той. Войну надо кончать. Она же братоубийственна. Вы не согласны?
— Это ясно... Все армяне и азербайджанцы были как братья.
— Вот к этому и надо вернуться.
ТУТ появляются новые люди. К нам идет съемочная труппа. Людское скопление вокруг нас все растет. И картины начинают быстро меняться, почти мелькать.
...Вот Виктор Леонидович дает интервью для программы «Время». На фоне развалин, в лучах полуденного яркого солнца.
Вот Витя Шульман, корреспондент ТАСС-из Баку, делится со мной впечатлениями, показывая мне свое удостоверение как талисман: «Если бы ты знал старичок, сколько раз эта книжечка спасала мне жизтнь».
...Вот корреспондент телевидения Маис Мамедов, азербайджанец, изъявляет желание отправиться в Карачинар и взять у руководства армянской стороны интервью. «Куда?!» — охают собравшиеся вокруг нас. «Мне гарантирует безопасность народный депутат РСФСР!» — говорит Маис. «Да, да. — кивает головой Шейнис, — пока он будет в Карачинаре, с ним ничего не случится. Это я вам обешаю. На всякий случай все это время я могу находиться у вас». Толпа бурлит. «Тележурналиста я не оставлю»,— выступает вперед парень из Геранбоя. Тот самый, в зеленой форме, собиравшийся заснять меня на видеокамеру. «Я пойду вместе с ним». — заявляет он. Гул усиливается. «Знаете что, Виктор Леонидович, — говорю я.— Я, пожалуй, останусь с вами». Мамедов порывается идти, его не пускают, у него прямо на руках виснут. «НУ ладно. — сдается он. — Не будем людей нервировать. Пусть уж будет нейтральная полеса».
Шум, гам. Что-то ярмарочное. Потепление несомненно. Да, в этой суматохе, хоть и нервной есть, несомненно, что-то вполне земное и мирное. Есть человеческое лицо. Возможно, это лишь пока мы здесь. Но все же хоть что-то стронулось с мертвой точки. Хоть несколько дней, да вырвано у войны, а это значит, что хоть несколько человеческих жизней, да спасено.
Конечно, оливковая ветка мира — вещь хрупкая, а подчас и невидимая, призрачная, невесомая. Но оказывается, и на нее могут возлагаться надежды. Но, оказывается, и она не бессильна против пушек и пулеметов.
А. Ореховский.
Гянджа — Геранбой —-Шафаг — Карачинар — Кемерово.
НА СНИМКАХ:
Реалии карабахской войны. Разрушенный дом.
На этом снимке (сделанном уже в Кемерове фотокорреспондентом Сергеем Кельбергом) — осколки, гильзы и пули, собранные мною в Шафаге — Карачинаре. Справа, на дальнем плане — часть хвостового оперения ракеты «Алазань».
А это они и есть — ракеты «Алазань». В заводской упаковке. Вообще-то их прямое назначение — борьба с градом. Но если поразить такой ракетой наземную цель — будь здоров.
Редакция газеты «Комсомолец Кузбасса» и автор выражают признательность общественности города Баку, Геранбойского (Шаумяновского) района Азербайджана, представителям армянской и азербайджанской общин, а также должностным лицам за оказание помощи корреспонденту в работе.
