Геташен. И люди, и камни
| Original title: | Геташен. И люди, и камни |
| Author: | Ореховский А. |
| Source: | Комсомолец Кузбасса from 1991-12-26 |
(1-я часть карабахских дневников — «Карачинар. Шаги за черту» — опубликована в «Комсомольце Кузбасса» 19 октября, 2-я часть — «Долгая дорога в Эркеч» — 5 и 10 декабря 1991 г.)
— Вот, — сказал мне заместитель начальника Гянджинского горотдела милиции тов. Джангиров, показывая фотографии. — Видите пистолет?
— Вижу,— ответил я.
— А знаете, кому он принадлежал? Игорю Мурадяну. Руководителю армянских боевиков, депутату Армении. И был отобран у него в Чайкенде силами нашей милиции. Да-да, во время событий... Тех самых...
Слово «Чайкенд» прозвучало обыденно и спокойно — как бы контрастом по сравнению с тем, что действительно произошло (и продолжает происходить) в том селе и вокруг него.
— ...Конечно, вы можете возразить, — продолжил Джангиров, — что на пистолете, мол, не написано, чей он. Правильно, не написано. Но я вам говорю точно, у кого и при каких обстоятельствах он был изъят.
— Но самого Игоря Мурадяна вы упустили?
— Вы правы...
Разговор с Джангировым происходил в Гяндже в его кабинете. Джангиров, как я понимаю, беседовал со мной откровенно, в меру своих возможностей, но о том, во что вылилась, чем практически обернулась в селе Чайкенд (Геташен) Ханларского района Азербайджана «проверка паспортного режима», он говорить избегал. (А вылилась она, как известно, в человеческие жертвы, депортацию армянского населения, в обострение армяно-азербайджанского конфликта до крайней точки).
И все же, видимо, Джангиров был неспокоен. Внешне, в разговоре со мной, это не очень-то проявлялось. Он говорил интеллигентно, слушал внимательно, улыбался располагающе. Но нюансы, нюансы!.. Да и случайно ли именно он, Джангиров, стал активно оказывать помощь прибывающим сюда согласительным миссиям из России и даже представителям российской прессы, которая, по мнению азербайджанской стороны, в вопросе о Карабахе пристрастна, необъективна и подстрекательна.
Очевидно, он понимал всю остроту ситуации и отдавал себе отчет в том, что говорить надо языком мира, а не войны, и что, быть может, в миссии дипломатии теперь — единственное спасение. Как, впрочем, и в совести, наверное, любого из нас... Если она, конечно, не есть еще в дефиците...
Разговор продолжался. Я слушал своего собеседника, спрашивал его, отвечал... — и вспоминал Чайкенд, то есть, собственно, Геташен — каким я увидел это тихое, «освобожденное», «наказанное» село несколькими днями раньше.
ЗЕМЛЯ УТРАЧЕННАЯ
...Но все-таки как же — Чайкенд или Геташен? Как правильно? Вопрос тонкий. Но, в сущности, для кого как. Это же два названия одного и того же села — соответственно азербайджанское и армянское. Такое здесь сплошь и рядом.
Тысяча три домика Геташена — в долине между горными грядами, глубоко, и когда спускаешься, глаза разбегаются от бело-коричнево-красно-зеленых бликов. Но густеют цвета, резче становятся очертания, все ближе улочки, ветвистые и петляющие, и вот перед глазами уже — старинная архитектура, куда ни глянь — темно-серый тесаный камень, картина из глубин веков, армянская «готика».
— Очень древние стены, — говорю я попутчикам.
— Да, это так...
Одного из моих спутников-азербайджанцев зовут Ильяс. Он начальник Ханларского райотдела милиции, офицер. Полчаса назад разговорчивый, здесь, в Геташене, он сосредоточен и молчалив. Да, показывая мне дорогу, он идет против правил. По идее не полагалось бы мне здесь быть. И он не хотел. К чему показывать гостю «потаенные закоулки», «белые пятна»? Но... Но мне ведь нужно было туда. Чтобы полнее увидеть «сцену» разыгрывающейся трагедии. Тут уж ничего не поделаешь.
Геташенские камни могут рассказать многое. Судя по ним, по капитальным застройкам, люди жили здесь из поколения в поколение, вплоть до нынешних дней, пока все не рухнуло, весь их уклад, привычный и вековой.
Армянского населения больше здесь нет (с мая 1991 года), оно вывезено, депортировано, а место для проживания, вот эти древние домики отданы азербайджанским беженцам из Армении. Трагедия за трагедии, как потоп, трагедия и тех, и других и если и дальше будет по воле волн, то это же бесконечная цепь.
И не потому ли они глядят так понуро — новоселы, молодые азербайджанцы, получившие здесь крышу над головой? Кому, спрашивается, приятно жить в доме, отнятом у другого, тем более у того, кто сам лично перед тобой не виноват ни в чем.
Вот и говорят новые жители Геташена, что не так уж и привольно им здесь. Что не такой крыши над головой они ждали. Что нет здесь, например, врача, чтобы лечить детей, да и можно ли вообще заменить прежний их дом, их родину?!!
«Снова неспокойно»,— говорят они мне.
Снова и снова по Геташену стреляют.
То есть все по-прежнему зыбко и неустойчиво, как на краю обрыва.
Да ведь и драму соседнего армянского села Мартунашена (показывают наверх: стены Мартунашена серебрятся километрах в трех на склоне горы) они тоже помнят, да это и неудивительно: далеко было видно пламя пожаров... «Как быть?» — спрашивают меня. Что ж, как это ни прискорбно, но на то и зона конфликта, чтобы с тобой делились, к тебе взывали, на тебя возлагали какие-никакие, а все же естественные надежды.
Чайкендский рыбозавод. Форель. Здание типа фермы. В бетонных чанах-фонтанчиках резвятся мальки. А рабочие завода, азербайджанцы, рассказывают мне, как было тяжело, когда армяне, квалифицированные специалисты, ушли с завода и уехали из села. («Мы их отговаривали, но они говорили: нас заставляют... Их просто вынудили уехать»). И эта сила, то есть стихия войны, вынудившая людей бросить нажитые столетиями дома, теперь на обострении ситуации, на ходе боевых действий сказываться будет еще сильнее. И с мая месяца, с дня депортации Геташена, и практически до конца 1991 года будет кипеть карабахский котел пуще прежнего...
А Геташен, очевидно, словно замер в оцепенении. Надолго ли? Вероятнее всего, да. До прекращения огня. Наступления мира. Возвращения беженцев и депортированных. И не раньше. На это необходимо время и время. И долгое-долгое врачевание, к которому пора приступать.
НА ТРАССЕ ЛАЧИН—ШУША
Это произошло в начале нынешнего года — 9 января — в Карабахе. В достаточно глухом и самом что ни на есть гиблом месте — недалеко от ущелья, обрывистого склона и, куда ни посмотри — среди леса, необъятной лесной чащобы, на ветру тихо гудящей и подвывающей.
Именно там, на юго-западе НКАО, на дороге Лачин — Шуша была расстреляна бакинская журналистка Салатын Аскерова — корреспондент газеты «Молодежь Азербайджана». Расстреляна из засады и убита на месте.
С тех пор прошло время.
Через несколько дней будет годовщина со дня ее смерти.
Но те, кто ее убил, и те, кто это убийство организовал, не известны и по сей день.
Вообще-то 29 августа прокуратурой Азербайджана было сделано заявление в прессе, согласно которому четверо исполнителей, задержанных на территории НКАО 15 — 17 мая этого года, «...привлекаются к уголовной ответственности» именно за это убийство. Но с той поры и туман, сам па себе показательный, характерный, свидетельствующий о многом. Можно ли в принципе распутать карабахский гордиев узел (или хотя бы одно из совершенных там преступлений) оперативно-следственными путями? Судя по всему, нет...
Начало этого года в Карабахе и сопредельных районах мало чем предвещало тот взрыв насилия, те военные действия, под знаком которых пройдет едва ли не весь 1991 год. И все же можно заметить, что в некотором роде именно 9 января стало переломным моментом, точкой нового отсчета времени. Не первый случай вооруженного нападения, организованной вооруженной засады. Но первый случай убийства именно журналиста на территории Нагорного Карабаха при исполнении им служебных обязанностей. Факт, может, и не имеющий прямого отношения к последующему, но ставший как бы символом поворота... Ведь и пошло, и поехало, как лавина... Остановить бы... От нас зависит.
А что же погибшая журналистка?
Отдана ли ей дань памяти?
Как посмотреть.
12 января вышел траурный номер «Молодежи Азербайджана», посвященный ей.
На имя ее сына - второклассника открыт счет в банке для добровольных перечислений.
(И, посмертно, грамота президента республики «За проявленное журналистское мужество...»).
На ее рабочем столе в редакции «Молодежи Азербайджана» — красные гвоздики и фотография. О ней написана поэма и издана отдельной книгой. В честь Салатын Аскеровой названы село в Карабахе и прогулочный катер на Каспии.
«ВОТ ЗА ЭТОТ, ЗА БРЕННЫЙ, ЗА ПОКОЙ НА ДУШЕ...»
До станций Бархуданлы — приграничного с Арменией азербайджанского населенного пункта — было километра два. Туда мне и надо было. Командировка приближалась к концу. А эта станция, которой и на карте-то нет, сегодня как бы ворота в Армению или Азербайджан, как бы перевалочный пункт, где на некогда оживленной, а теперь почти пустой магистрали можно поймать «попутку» в приграничные районы Армении или в сторону Еревана.
Трасса спокойна. Можно, видимо, не спешить. Машина будет заметна издалека, и если (такая «тонкость»!) на ней окажется армянский или грузинский номер — полдела сделано.
А день и в самом деле непривычно тихий, безоблачный.
Природа невозмутима.
И, в сущности, невозмутим ведь и человек. Точнее, как это ни прискорбно, ко всему привыкает, и каждодневная жизнь перед лицом военных реалий становится для него нормой, привычкой, а то, и потребностью... Да-да, многое тут смещается, окрашивается в иные, спасительные цвета, в результате чего некоторые вещи теряют цену, а кое-что, наоборот, обретает смысл, вчера еще неосознанный, неизвестный. Например, глоток воздуха. Дуновение ветра. Способность ходить и видеть. Теплота простого мирного утра.
Вот так и живут люди в зоне конфликта, в этом опрокинутом мире... Так и надо, наверное... Иначе ведь человеком остаться практически невозможно... Удается не каждому...
Домики азербайджанского села — вдоль дороги.
Автобусная остановка.
Скамейка.
Из соседнего дома мне выносят арбуз Он уже разрезан на ломтики. Моя сумка сама опускается, на землю. Карта откладывается в сторону.
— Может, все же зайдете?— спрашивают меня. — Пообедаете?
— Спасибо. Только что в Казахе перекусил. В кафетерии, — избавляю я непонятно зачем.
— А вы были там... да? — рукой указывается на восток, в сторону Геранбоя и Карабаха.
— Был... — Ну, и как там? Как они о нас отзываются?
(Слово «они» выделяется интонационно, чтобы я сразу понял, о ком идет речь).
-— Да по-разному,
— Трудная у вас работа. От нас вы одно услышите, в Ереван теперь поедете — там другое. Поди разберись.
И снова тихо. И дышится все ровнее. И впервые за столько времени — некоторое спокойствие, то самое, что, как правило, наступает тогда, когда хоть что-то, да сделано, хоть какая-то малости, да сдвинута, глядишь, от мертвой точки. Поездка по районам армяно-азербайджанского конфликта итожитя... Будет ли толк... ну, увидим... А бесконечная череда лиц так или иначе глубоко западает и остается.
Вот, такие мыски не отпускали меня вприполудни, когда я находился близ азербайджанской станции Бархуданлы в ожидании грузинской попутки на армянскую землю.
А. ОРЕХОВСКИЙ.
Баку -— Гянджа—Ханлар — Геташен — Казах — Бархуданлы — приграничные районы Армении — Ереван.
НА СНИМКАХ: Там, внизу, Геташен...
Взорванный мост.
Хачкар (камень-крест) — один из многих исторических памятников Нагорного Карабаха.
Взорванный мост.
Хачкар (камень-крест) — один из многих исторических памятников Нагорного Карабаха.
Там, внизу, Геташен...
В названии ряда глав карабахских дневников (в частях первой, второй и третьей) использованы стихи Александра Галича. Во второй части карабахских дневников «Долгая дорога в Эркеч» (10 декабря 1991 года) в главе «Отрешенность под гром орудий» использована цитата из стихотворения Осипа Мандельштама («После чаю мы вышли в огромный коричневый сад...»), а в главе «Ощетинившийся Башкенд» — цитата из стихотворения Марины Цветаевой («Белое солнце и низкие, низкие тучи...»).
Редакция газеты «Комсомолец Кузбасса» и автор благодарят общественность Армении и Азербайджана за оказание помощи в работе. Также благодарим Кемеровское областное УВД за помощь и консультации.
